Античные истории бессмертны. Вечны. Более того, абсолютно современны. Особенно, когда к ним обращаются гении, вроде английского композитора Бенджамина Бриттена. Римлянка Лукреция прославилась своей несгибаемой добродетелью при редкой красоте. Сын римского императора Тарквиния Гордого, тирана и злодея, тоже Тарквиний – взял ее силой. Однако гордая женщина, преданно любившая своего мужа Коллатина, отомстила насильнику собственной смертью: она отказалась жить опозоренной и убила себя.
Вонзив в сердце кинжал. Народ Рима, ненавидевший Тарквиния, восстал. В результате неправедный император, вырастивший сына-насильника, был свергнут с престола, а в Риме восторжествовала Республика. Эту историю с некоторыми вариациями рассказывает несколько древнеримских авторов. Лукреция стала героиней полотен знаменитейших художников Европы эпохи Ренессанса. Среди них такие колоссы, как Рубенс и Тициан. Шекспир создал на этот сюжет масштабную поэму «Осквернение Лукреции». Но как представить подобный эпизод в музыкальной форме? Как подать на подмостках саму сцену изнасилования? Что это будет? Опыт в жанре порно? Прямой криминальный репортаж? Да и возможно ли это вообще? Между тем в истории театра насилие не столь уж редкий сюжет. Из знакомого вспомним хотя бы испанского гения Золотого века блестящего Лопе де Вега и его драму «Овечий источник» («ФуэнтеОвехуна»). Там крестьяне смиренно сносят беззакония Командора, пока он не надругался над прекрасной дочерью уважаемого всеми односельчанина. После этого вспыхивает страшный кровавый бунт, и Командор лишается жизни. Похоже на историю Лукреции, правда? И Лопе де Вега в выборе подобного сюжета не одинок – примеров можно подобрать немало.Но почему бытовое по сути преступление находит такой отклик в искусстве? Да потому, наверное, что противостояние Злодей – Жертва само по себе драматично, и никогда не оставляет зрителя равнодушным. Психологи давно доказали, что в самом факте изнасилования нет ни грана любви – только ненависть, низкое желание поглумиться, самоутвердиться, унизить слабого. И вдруг этот слабый оказывается сильным, даже – несокрушимым, вопреки обстоятельствам! Какая драматургия! Есть на чем строить историю.
В операх англичанина Бенджамина Бриттена сюжет всегда необычный, задевающий за живое. Камерную оперу «Поругание Лукреции» он пишет сразу после второй мировой войны, в 1946 году. Кто для него Лукреция, открытая, честная, любящая? Европа? Родина? Не исключено. Европа тяжело пострадавшая, гибнущая, но несломленная. Да и события оперы непосредственно связаны с войной. Римские воины на ночевке после боя говорят о своих женах. Выясняется, что многие жены, пока мужья на войне, неверны им. А вот жена военачальника Коллатина, несравненная Лукреция, верна, это всем ясно. Ах, какое недоброе чувство вспыхивает в сердцах некоторых! Мы все рогаты, а этот Коллатин награжден любовью и преданностью супруги!.. Да чем он лучше нас!.. То есть первое чувство, толкающее молодого Тарквиния на преступление даже не похоть, а элементарная зависть, которая, как известно, мать всех пороков, ибо Каин позавидовал Авелю. Либретто Рональда Дункана создано по одноименной пьесе французского драматурга Андре Обе. Накануне второй мировой, а частично и после нее, искусство буквально переполнено ощущением трагизма бытия, чувством героической обреченности, экзистенциональным страданием человека во все времена, независимо от эпохи. Греческая трагедия воистину прародина мирового страдания. И остросовременный английский композитор Бенджамин Бриттен в «Поругании Лукреции» явственно отсылает нас к древнегреческой теме рока. Отсюда и необходимость участия хора.
Бриттен – великий мастер хоров. «Поругание Лукреции» опера камерная, и роль хора отведена паре, мужчине и женщине, стоящим как бы над происходящим. Они не в действии, а над ним. Они не во времени, а в вечности. Они поют об искупительной жертве Христа задолго до прихода христианства, ведь трагедия Лукреции происходит в шестом веке до нашей эры. Анахронизм? Нет, продуманный ход, создающий иллюзию нашего общего существования в божественном космическом мире. Музыка Бриттена захватывает. «Скачка Тарквиния» - одна из самых потрясающих мелодий ХХ века. Мне вспомнилась кантата Прокофьева «Александр Невский», утро битвы на Чудском озере, когда две враждующие армии еще не сошлись, но напряжение уже такое, что ясно: готовится страшное, неотвратимое! В обоих случаях оркестр звучит приглушенно, и от того особенно зловеще – просто волосы на голове шевелятся. Кстати, «Лукреция» Бриттена и кантата Прокофьева недалеко отстоят друг от друга по времени создания.
Театр «Новая Опера» великолепно справился со сложным во всех отношениях материалом. Прекрасные голоса и точная игра исполнителей, лаконичные до аскетизма декорации и костюмы, перевод прекрасных фраз из шекспировской поэмы «Лукреция», бегущий яркой строкой над почти черной сценой – поют-то на языке оригинала, по-английски – всё четко, выверено, стройно. Лукреция (Гаяне Бабаджанян) бесконечно трогательна и одновременно решительна. Тарквиний (Дмитрий Орлов) – мажор римской эпохи, дерзок и безжалостен. Коллатин (Алексей Антонов) – красив и благороден. А над ними дивными голосами рыдает мужской и женский хор (Георгий Фараджев и Наталья Креслина).
Точный во всех отношениях, гармоничный спектакль. Мысль и страсть красиво скачут в одной упряжке: есть, чем полюбоваться.
Наталия Ванханен, фото Даниил Кочетков